Рубенс. Силен. «А у тебя и вправду, Вань...» Откуда такие друзья?

                                                                                 Что смолкнул веселия глас?

   Раздайтесь, вакхальны припевы!

                                                                                     Да здравствуют нежные девы

                                                                                    И юные жены, любившие нас!

                                                                                Полнее стакан наливайте!

Это – строки из стихотворения Александра Сергеевича Пушкина «Вакхальная песня». В них – все составляющие вакханалии: песни, любящие девы, полный стакан. Вакх – бог вина – дал название праздникам, которые ему посвящались – вакханалиям. В обиходе «вакханалия» - полное безобразие. И почему-то первыми в этом безобразии были замечены женщины  Как пишут историки, когда женщины начали отмечать этот праздник (это поначалу был только женский день, почти как 8 марта), они собирались в роще возле Авентийского холма (один из семи холмов, на которых расположен Рим). И происходило это раз в год, между прочим, 16 и 17 марта!

Попозже на этот праздник стали заглядывать и мужчины, а праздновать стали пять раз в месяц. Это вместо одного раза в год (видимо, вошли во вкус)! Праздник был опорочен, считалось, что на нем не просто развлекаются, но и планируют сговоры и преступления (так считал римский Сенат). Кроме того,  и драки, и убийства, и насилие. Короче, все, на что способен упившийся  человек. В итоге его запретили, но  народ время от времени собирался и праздновал.

Римляне не первые запрещали вакханалии.  В трагедии Еврипида «Вакханки» фиванский царь  Феней пытается искоренить зло, свалившееся на его царство:

                    «Едва успел вернуться я домой,

                    Дурные вести слышу отовсюду, 

                    Нежданная постигла нас беда:

                    Дома, детей фиванки побросали;

                    В вакхическом безумии они 

                    Скитаются в горах, поросших лесом,

                    И бога Диониса - что за бог,

                    Не знаю - почитают пляской. 

                    Среди их роев полные вином 

                    Стоят кратеры, а вакханки наши

                    Тайком, поодиночке, в чащу леса

                    Бегут с мужчиной ложе разделить.

                    По виду, точно бы менады на служенье,

                    Но Афродита им милей, чем Вакх.

                    Иных я уж поймал: связавши руки,

                    В тюрьме теперь их люди стерегут.

                    А тех, что нам покуда не попались,

                    На Кифероне всех переловлю...»

Его попытка закончилась страшной трагедией: в приступе безумства во время вакханалии его самого вакханки живого разорвали  на куски, и мать – тоже участница вакханалии - принесла домой его голову как трофей.

Отношение к Вакху (Дионису) – двойственное. С одной стороны, он – бог вина, напитка, который греет и веселит душу и тело. Один из персонажей Еврипида говорит про Вакха:

                    Придумал он питье из винограда

                    И смертным дал - усладу всех скорбей.

                    Когда несчастный соком винограда 

                    Пресытится, забвение и сон  

                    Забот дневных с души снимают тяжесть,

                    И от страдания верней лекарства нет.

С другой стороны – этому богу сопутствовали безумие и насилие, прямо связанные с вином. Это отразилось и его изображениях. Одни художники рисовали его молодым, красивым, стройным. Другие – иначе.

Вакха сопровождает свита: вакханки, силены, сатиры и прочие персонажи. Сатиры – волосаты, козлоноги, рогаты. Кроме того, они постоянно пристают к нимфам, добиваются от них (неизвестно – успешно или нет). Есть еще и сатирки, которые рожают  сатирят. Силены – это те же сатиры, только постаревшие, помудревшие, несколько остывшие. Они обладают даром предвидения, но пророчествуют только в подпитии. Вакханки – это обычные женщины, участвующие в вакханалии. Предполагается, что они потребляют вино наравне с мужскими особями, не жеманятся, когда им предлагаю выпить. Ну, и во всем остальном – тоже.

Тяжелое наследие вакханалий  - пьянство и разврат – отразились и в литературе, и в искусстве. И не только произведениях, но и в жизни самих творцов. Вот литературный след – стихотворение Эмиля Верхарна о нравах 17 века (он перечисляет известных художников):

    « Сгрудились, чавкая и грохоча, обжоры:
      Дюссар, и Бракенбург, и Тенирс, и Крассбек,
      И сам пьянчуга Стен сошлись крикливым клиром...
      Днем, ночью, от зари и до зари другой,
      Они, те мастера, живут во власти пьянства»

Можно говорить о том, что Верхарн не был их современником. Но их картины  – слепок с действительности, это как бы фотография.

Давид Тенирс – младший. Сцена в таверне. 1680 год, 47х61 см, Memorial Art Gallery, Rochester, New York.

У Рубенса нет жанровых кабацких сцен ни в полотнах, ни в графических набросках. Но к Вакху он был неравнодушен: в его картинах нет и тени симпатии к богу вина.

Это – Вакх. Красивый?  Молодой – да, но расплывшийся, зажиревший: отвисший живот, немужская грудь, да и ноги тоже будь здоров, с перевязочками у ступней. У его ног тигр грызет виноградную лозу. Присутствие тигра – знак опасности, символ приступов безумия от перепоя. Непристойное поведение – как зараза. Посмотрите на этих детишек: один старается подставить рот под струю вина, второй -  тоже не образец поведения.

Питер Пауль Рубенс, Вакх, 1638, 191х161 см, Эрмитаж, Петербург, Россия

Писающий мальчик

Тигр у ног Вакха

Пьющий мальчик

  Рубенс, Силен,1618, 212х214 см, Старая Пинакотека, Мюнхен, Германия

А здесь – упившийся силен возвращается с вакханалии (или идет на другую?). И опять перед ним тигр грызет лозу. Сзади – лицо негра. Под ногами  силена пьяная сатирка кормит сатирят грудью (в свите есть только одно светлое лицо – и непонятно, почему Рубенс поместил его среди таких персонажей). Слева у самого края полотна кто-то дует в дудочку  (С ней связан еще один момент из жизни олимпийских богов. Это не дудочка, это – флейта, которую изобрела Афина. И флейта – как бы обязательная принадлежность силена.  Играть может  кто-нибудь другой, но флейта должна присутствовать на вакханалии).

Пьяная сатирка

Тигр грызет лозу

Флейта

Голова негра

Справа – козлы. Они еще не  знают о том, что их привели на праздник для того, чтобы растерзать живыми: до такого неистовства доходили женщины! Может быть, и мужчины тоже, но историки об этом не упоминают. Обратите внимание на жест негра – он щипает силена за ляжку. Это – не просто щипок! Это - намек на нечто неестественное!

  Рубенс, Вакханалия, 1615, 91х107 см, Государственный музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина, Москва, Россия

Вот еще одна картина : фавн и сатирка ведут пьяного силена. Рядом – голая черная женщина, тигр с поднятой лапой и сатиры на деревьях. На переднем плане – пьяная в дым сатирка кормит сатирят. Сзади, за спинами фавнов – виноградник, на переднем плане – виноградная гроздь, тыква, яблоки (Весь этот фруктово-овощной набор – афродизиаки. Зигмунд Фрейд, если верить тому, что о нем пишут, считал, что тыквенные семечки – сильнейший афродизиак. О яблоках и вине говорится в Песне Песней Соломона: «Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви»).

В обоих полотнах присутствуют чернокожие люди.  Что это – символ греха?

И тут на память приходит Лот со своими дочерьми: 

«И сказала старшая младшей: отец наш стар; и нет человека на земле, который вошел бы к нам по обычаю нашей земли. Итак, напоим отца нашего вином, и переспим с ним, и восставим от отца нашего племя. И напоили отца своего вином в ту ночь; и вошла старшая и спала с отцом своим; а он не знал, когда она легла и когда встала» (Библия, Бытие, 19, 31-33). То же самое проделала и младшая дочь.

Лот, о котором говорит эта история, напился до того, что он «не знал, когда она легла и когда встала». Человек полностью потерял контроль над собой. Из-за чего? Из-за вина.

Вряд ли Питер Пауль Рубенс думал о пропаганде здорового образа жизни. Скорее всего, он пытался  передать содержание мифов о Вакхе.  Получилось так,  что его персонажи не вызывают симпатий, а в целом его полотна – как прогноз больших и маленьких неприятностей, которые ждут любителей попоек.

Рубенс. Портрет Шарля де Лонгваля. Виктория или Конфузия?

В Государственном Эрмитаже есть странная картина – портрет Шарля де Лонгваля. У нее, по крайней мере, две странности: первая – очень много аллегорических фигур, вторая – есть описание их значения.

Р

Рубенс, Портрет Шарля де Лонгваля, 1621 год, 62х50 см, Государственный Эрмитаж. Россия

Шарль Бонавентура де Лонгевиль, граф де Бюкуа  родился в 1571 году. В юношеском  возрасте он начал служить испанской короне,  26 лет он был уже полковником, впоследствии он командовал артиллерией в войсках маркиза Амброзио Спинолы.

 На портрете (строго говоря, это только этюд к портрету) Лонгевиль изображен с шарфом командующего через плечо, маршальским жезлом в руке и с подвешенным на ленте орденом Золотого Руна, который он получил в 1613 году (в знак   особых заслуг перед испанской короной его орден по наследству передавался его сыну).

Портретный овал - венок из лавровых и дубовых листьев символизирует военные и гражданские заслуги.

Справа - Геракл с палицей, олицетворение Силы, попирает ногами фигуру Раздора, со змеями вместо волос, и семиглавую гидру Зависти (или Вражды). Рядом с ним – Виктория с трофеями.

                        

 Рубенс, Портрет Шарля де Лонгваля, 1621 год, фрагмент "Геракл"

Рубенс, Портрет Шарля де Лонгваля, 1621 год, фрагмент "Виктория с трофеем"

За Гераклом - крылатая фигура Согласия, в левой руке которой – штандарт с изображением рукопожатия внутри лаврового венка. В правой руке - земной шар, который Согласие передает империи (орел - эмблема Священной Римской империи).

Рубенс, Портрет Шарля де Лонгваля, 1621 год, фрагмент "Согласие, гении религии и церкви"

Гении церкви и религии с крестом и чашей увенчивают орла лавровым венком. В руке левого – чаша для причастия, в руке правого – католический «папский» крест (с тремя горизонтальными перекладинами).

Слева от портретного овала - фигура скорбящей Безопасности. Она держит копье, на которое насажены рыцарские доспехи – щит, шлем, латы, меч, дротик. Очень похоже, что это и символ потерь.

 

Рубенс,  Портрет  Шарля де Лонгваля, 1621 год, фрагмент "Скорбящая Безопасность"

За ней - еще одна крылатая фигура, в шлеме, протягивает орлу пальмовую ветвь мира. Скорее всего, это - Воинская Доблесть.

Рубенс, Портрет Шарля де Лонгваля, 1621 год,

фрагмент "Виктория"

В нижней части обрамления, в центре, - алтарь, к которому прислонены два опущенных вниз и скрещенных факела - символ траура. На алтаре в фигурной рамке - место для посвятительной надписи, а над алтарем - щиток для герба.

Рубенс, Портрет Шарля де Лонгваля, 1621 год,

фрагмент  "Скрещенные факелы под алтарем"

Слева и справа от алтаря - связанные мужские и женские фигуры, олицетворяющие покоренные реки (между ними - урна с льющейся водой) и города (женская фигура в градской короне); позади них - символы порабощения: ярмо, оковы, кнуты.

     

Рубенс, Портрет Шарля де Лонгваля, 1621 год, фрагмент "Покоренные реки"

Рубенс, Портрет Шарля де Лонгваля, 1621 год, фрагмент "Покоренные города"

Видимо, кроме этого этюда, существовал и портрет, с которого Лукас Ворстерман в 1621 г. сделал гравюру. На гравюре видны хорошо проработанные детали, которые только намечены в этюде (оригинал картины недоступен для обозрения). В частности, на алтаре, действительно, есть посвятительная надпись и над алтарем – герб графа.

 Такое обилие аллегорических фигур у Рубенса можно увидеть разве что в галерее Марии Медичи и на парадных арках, которые сооружались в честь прибытия в Антверпен царственных особ.

Чем была вызвана необходимость именно в таком исполнении? Что заставило Рубенса сделать портрет со столь неоднозначными намеками на личность графа? С одной стороны – как бы признание заслуг военачальника, покорителя стран. С другой – покоренные реки, покоренные города, орудия порабощения. С одной стороны – восхваление победителя, с другой – страдание и траур по погибшим. С одной стороны – чествование воителя за христианство, с другой – плачущая безопасность. С одной стороны – удачливый военачальник (его благословляет Воинская доблесть), с другой – миротворец (рядом с ним Согласие). А что символизирует Геракл со своей дубиной? Не иначе, как подавление сопротивления всей мощью имперской армии.

Одна фигура – Виктория с трофеями – выглядит особенно странно в этом параде Славы: она в тени, без крыльев, трофеи показаны как-то невнятно (знамя, щит, стрелы). В этом можно усмотреть намек на то, что нечем особо хвастаться.

 Гравюра Ворстермана по картине Рубенса «Портрет графа Шарля де Лонгваля», Эрмитаж, Санкт-Петербург, Россия

При всей усложненности этот портрет нельзя назвать парадным из-за ордена Золотого Руна. Дело в том, что на графе этот орден висит на ленте, тогда как в парадных случаях предписывалось носить его на специальной цепи, тяжелой и драгоценной.   

                          

Лонгваль был тесно связан с правителем Нидерландов эрцгерцогом Альбертом, который при необходимости поддерживал его живой силой для сражений. В 1620 году граф одержал несколько побед, очень важных для Священной Римской империи.

Возможно, что тогда, на вершине славы, граф посетил эрцгерцога Альберта в Брюсселе и эрцгерцог заказал Рубенсу портрет графа, как бы в знак благодарности за военные подвиги. И  именно в таком виде: завоевание, подавление, победы, триумф, слава военная, слава христианская.

Лонгваль прошел долгий путь, не всегда успешный, не всегда победный. Но его заслуги перед габсбургской короной были настолько велики, что император Священной Римской империи Фердинанд П в 1620 году подарил ему несколько поместий в Чехии (эти земли находились в собственности семейства Лонгваля до 1945 года).

Командующий имперскими войсками Лонгваль пал при штурме крепости Нейзоль в Венгрии 3 июля 1621 г.. Его тело вынес с поля боя один из его командиров.

Обычная для художников практика – набросок показывают заказчику. Вероятно, Рубенс описал для эрцгерцога значение каждой фигуры. И Альберт удовлетворился явной стороной описания, не подозревая того, что изображение может нести неявный, совершенно противоположный видимости смысл.  Необычная манера исполнения портрета скрыла тайные мысли художника.

Вот таким образом кажущаяся Виктория на самом деле является Конфузией: неисчислимые бедствия для всех, затронутых тридцатилетней войной, одним из главных героев которой был Шарль де Лонгваль.


 PS Не исключено, что для Рубенса этот портрет был как бы прологом к галерее Марии Медичи.      

Рубенс, Венера и Адонис

Венера влюбилась! Да еще как! Бросила все:

             «Смертным пленясь, покидает она побережье Киферы.

             Ей не любезен и Паф, опоясанный морем открытым,

             Рыбой обильнейший Книд, Амафунт, чреватый металлом...»

  (Далее - все цитаты из "Метаморфоз" Овидия)

Мотается за своим возлюбленным:

           «На небо тоже нейдет; предпочтен даже небу Адонис.

            С ним она всюду, где он.»

Носится с ним везде, вместе с ним охотится:

           «С ним по горам и лесам, по скалам блуждает заросшим...

            Псов натравляет сама...»

Даже облик свой изменила – одевается, как богиня охоты Диана:

            «С голым коленом, подол подпоясав по чину Дианы»

Надо отметить, что охотились они (Венера и Адонис) на  дичь, которая убегала, а не нападала. Эта деталь характеризует нашего героя – он не настолько храбр и силен, чтобы связываться с хищниками. Юноша скорее изнежен, чем мужествен.

Венера его наставляет:

          "Быть храбрым с бегущими должно, -

            Юноше так говорит, - а со смелыми смелость опасна.

           Юноша, дерзок не будь, над моей ты погибелью сжалься!

            Не нападай на зверей, от природы снабженных оружьем...

           Молнии в желтых клыках у жестоких таятся кабанов,

            Грозно бросается в бой лев желтый с великою злостью...

           Их ты, о мой дорогой, а с ними и прочих животных,

            Не обращающих тыл, но грудь выставляющих в битве,

            Всех избегай.»

Ей не нужна сила, мужественность, храбрость. Ей нужна красота, любовь, ласка:

            «... тенью своей приглашает нас тополь соседний;

            Ложе нам стелет трава. Прилечь хочу я с тобою

            Здесь, на земле!" И легла, к траве и к нему прижимаясь.

            И, прислонившись к нему, на груди головою покоясь...»

Адонис безразличен: не он добивается, его добиваются. И действий у него никаких. Он и присутствует, и как бы его нет: ни слова, ни полслова.  Эта странность была подмечена Вильямом Шекспиром. В его истории  Адонис  хоть что-то говорит, но делает...

                   «Едва лишь солнце, лик явив багряный,

                    С зарею плачущей простилось вновь,

                    Охотиться Адонис стал румяный:

                    Любил он травлю, презирал любовь.

                    Его, спеша, Венера настигает,

                    Как волокита дерзкий, обольщает

                    И говорит: «О, лучший цвет полей,

                    Меня прекрасней втрое, несравненный,

                    Румяней роз, белее голубей,

                    Укор для нимф, прелестней плоти тленной;   

                    Природа предрекла, создав тебя:

                    Лишь ты умрешь, погибнет мир, любя.»»

Это – словесное вступление. А дальше – Венера переходит в атаку:

                    «Тут, влажной завладев его рукою,

                    Сил воплощеньем жизненных, она

                    Целебной для богинь росой земною

                    Ее зовет, дрожа, возбуждена.

                    Желанье множит силы опьянелой:

                    Его с коня она срывает смело.             

       

                    В одной руке ее была узда,

                    И привлекала юношу другая...»

Требуется некоторое пояснение к словам «Целебной для богинь росой земною ее зовет...»: влажность руки (по понятиям тех еще времен) знаменовала обилие жизненных сил. «Желанье множит силы опьянелой» - Венера опьянела от чувств.

Что делает Адонис?

                    «Краснеет он с досады и стыда,

                    К такой игре охоты не питая.»

Ни в легенде, ни у Шекспира нет намека на то, что Адонис был любовником какого-либо мужа (или наоборот). Просто – он холоден:   

                    «Она, как уголь пламенный, красна,

                    Он красен от стыда, но кровь хладна.»

А Венера идет напролом:

                   «На сук обломанный вмиг намотала

                    Венера повод (как любовь спешит!);

                    Привязан конь; она стараться стала

                    Связать и всадника, что с ног уж сбит,     

                    Как бы сама хотела быть им сбитой»

И вот, она добилась своего:

                   «Лишь он упал, простерлась и она;

                    Им были локти, бедра их опорой;

                    Вот треплет по щеке его, нежна;

                    Он хмурится, браниться стал, но скоро

                    Ему смыкает поцелуй уста:

                    "Браниться будешь, не откроешь рта".»

Она просто ненасытна:

                    «Как перья птицы, мясо клювом рвет

                    Терзаемая голодом орлица

                    И, поглощая все, крылами бьет,

                    Пока не стихнет голод или птица, -

                    Так лоб она целует, щеки, бровь,

                    И, только кончит, начинает вновь.»   

И вновь продолжается бой:

                    «Так в зной не жаждал путник свежих вод,

                    Как жаждала она своей услады:

                    Спасенье видит, но его неймет;

                    Пылает вся среди речной прохлады.

                    "О, сжалься, - восклицает, - мальчик злой!»

Адониса не расшевелить.  Она снова докучает ему:

                   «Иль стыдно целовать? Зажмурься снова,

                    И я зажмурюсь, - станет ночь тотчас:

                    Двоих лишь услаждать любовь готова;

                    Играй же смело,- не увидят нас...»

Адонис устал, он хочет уйти. Венера бросает ему упрек:

                    «Нет, ты не муж, хоть мужествен на вид:

                    Муж и без просьбы ласками дарит».

И вновь она пытается его соблазнить своими прелестями:

                   «Я - сад, ты - мой олень; ищи услады

                    Где хочешь, - на горе и под горой.

                    Когда ж холмы тебя не утоляют,

                    Спустись туда, где родники пленяют.

                    В пределах этих мало ли услад?

                    Прелестный дол, высокая равнина,

                    Холмы округлые, а в дождь и в град

                    Тебя укроет в зарослях ложбина.»

Адонис  никак не загорается:

                    «Уходит время, прочь стремится милый,

                    Из рук ее он рвется, как из пут.

                    "О, сжалься! Приласкай!" - она взывает;

                    Но, вырвавшись, к коню он убегает.»

Адонис уходит, Венера улетает. На Адониса нападает кабан, ранит его. Венера спешит назад, но поздно.  

                   «Венера взглянет - бледен милый рот;

                    Руки коснется - та похолодела;

                    И на ухо шептать ему начнет,

                    Как будто внемлет скорбной речи тело;

                    Она поднимет веки милых глаз:

                    Там - две звезды, чей свет, увы, погас!

                    Два зеркала, в которые Венере

                    Глядеться приводилось столько раз,        

                    Утратив дар, им сродный в высшей мере,

                    Не отражают ничего сейчас!

                    "О диво! - молвит. - Этот мир ужасен;

                    Ты умер в нем, а день, как прежде, ясен.»

Смерть Адониса выглядит несколько иначе в «Метаморфозах» Овидия: 

            Тут из берлоги как раз, обнаружив добычу по следу,

            Вепря выгнали псы, и готового из лесу выйти

            Зверя ударом косым уязвил сын юный Кинира.

            Вепрь охотничий дрот с клыка стряхает кривого,

            Красный от крови его. Бегущего в страхе - спастись бы! -

            Гонит свирепый кабан. И всадил целиком ему бивни

            В пах и на желтый песок простер обреченного смерти!

Венера, которая еще была в полете, возвращается:

            С упряжью легкой меж тем, поднебесьем несясь, Киферея

            Не долетела еще на крылах лебединых до Кипра,

            Как услыхала вдали умиравшего стоны и белых

            Птиц повернула назад.

Она в горе – любимого больше нет в живых:

             С высот увидала эфирных:

            Он бездыханен лежит, простертый и окровавленный.

            Спрянула и начала себе волосы рвать и одежду,

            Не заслужившими мук руками в грудь ударяла,

            Судьбам упреки глася, -

Она обращается к царице подземного царства Персефоне:

            «Но не все подчиняется в мире

            Вашим правам, - говорит, - останется памятник вечный

            Слез, Адонис, моих; твоей повторенье кончины

            Изобразит, что ни год, мой плач над тобой неутешный!»

Рубенс, Венера и Адонис, 1614, 83x91 см, Эрмитаж, Петербург, Россия

На картине Рубенса – расставание. Адонис пытается уйти. Венера обхватила его за шею, сцепила руки. Амур тоже против: виснет на Адонисе, ноги Амура болтаются в воздухе. Адонис пытается снять с себя руку Венеры  (такое впечатление, что колесница служила им ложем, и Адонис, пытаясь уйти, буквально на себе вытянул Венеру из колесницы).

(Рядом с Адонисом – собаки: две борзые, а третья, которая угрожающе смотрит с полотна – вероятно, гончая Тальбота; этой породы уже нет.)

Рубенс, Венера и Адонис, фрагмент "Гончая Тальбота"

Рубенс, Венера оплакивает смерть Адониса (Венера, Купидон и три грации), 1614, 212x325 см, музей Израиля,  Иерусалим

На полотне Рубенса «Венера оплакивает смерть Адониса» Венера сидит в изголовьи. Купидон в отчаянии снимает с себя колчан со стрелами. На черном фоне проступает зловещая морда не то медведя, не то волка (слева от фигуры Венеры). Венера разговаривает со своим возлюбленным, как с живым: «Кровь же твоя обратится в цветок». 

И здесь происходит чудо:

                    «Тут отрок, что пред ней лежал убитый,

                    Как легкий пар, растаял и пропал;

                    Из капель крови, на землю пролитой,

                    Возник цветок, лилейно бел и ал,

                    Ланиты бледные напоминая,

                    Чью белизну кропила кровь, пятная.» (Шекспир, «Венера и Адонис»)

Вот этот цветок «адонис» (или горицвет) - память о любви богини к смертному.

(Может быть, во времена Шекспира адонис выглядел по-другому. А может быть, поэт пожертвовал прозой жизни во имя поэзии.)